«Моя позиция — принципиальная: сделать так, чтобы у людей была работа»

— Сейчас у нас великолепные декорации для фильма в жанре хоррор. Поскольку пожар мы тушили при температуре минус 42, то вода замерзла: у нас нависают «сталактиты», «сталагмиты» — все очень красиво выглядит. Но до весны с этим ничего нельзя сделать: слишком много снега и сильные морозы. Разбирать завалы начнем весной.

Когда мы все разберем, встанет вопрос, как лучше спроектировать здание. Пожар — прекрасный шанс начать все заново: грешно не переделать какие-то ошибки, которые были допущены. Любой предприниматель, когда что-то строит, представляет себе одно, а построив, понимает, что вышло немного не так. Сейчас мы можем сделать лучше то, что было.

Сложно что-либо планировать, но здание нужно восстановить не позже осени 2024 года. Надеюсь, что деньги на него мы заработаем.

На средства из резервов мы уже приобрели легковой автомобиль: он позволяет хоть как-то обеспечивать наши нужды и маленькие поставки. Без машины связь деревни с городом отсутствует: ты «посреди нигде». И это касается не только производства, но и вообще всего: магазина с продуктами в Малом Турыше нет — приходится либо ждать автолавку, либо ехать за продуктами на лыжах.

Для больших поставок, понятное дело, нужен грузовик. Поэтому на Planeta.ru мы собираем деньги на грузовик и трактор, которые сгорели. Кроме того, у нас сгорела огромная сушильная машина для трав. Ее нам тоже предстоит купить.

— Женщины, как ходили на производство, так и продолжают ходить; как варили варенье, так и будут варить. Вопрос в том, что негде складировать комплектующие, и сложно перемещать грузы. Возникло очень много ручного труда, и качество работы совсем другое. Например, нет погрузчика: когда надо в машину загрузить полторы тонны, то люди, работники производства, в минус 30 градусов встают в цепочку, передают друг другу коробки из рук в руки и так, по одной коробке, загружают груз в автомобиль. Дальше груз пакуется и обматывается пленкой. Все это происходит на улице, хотя раньше делалось в тепле.

— Могу рассказать историю о сборщиках ягод. Ягоды мы принимаем каждый сезон, уже 10 лет, и ведем учет сборщиков: хотим понять, из какой они деревни, и как их зовут.

Я помню очень хорошо, как в первые годы люди приносили ягоды и, получая деньги, стеснялись называть свое имя. К нам относились с недоверием и старались скорее куда-нибудь ретироваться.

И вот, году в 2020-м или 2021-м, я, заглянув в ведомости, обнаружила, что денег мы потратили столько же, как и раньше, а сборщиков ягод стало в три раза меньше. Подумала «как это?» и стала их обзванивать. Надо понимать, что разговаривать со сборщиками про деньги – огромное достижение. Лет восемь назад на вопросы о деньгах, о любой информации личного характера никто бы не ответил. Просто не стали бы разговаривать, потому что это деревня: был страх, что придут и ограбят. Но, во-первых, сейчас все-таки цифровизация, никто не хранит деньги под матрасом, и этот страх стал несколько меньше. Во-вторых, нам стали доверять. В последние годы люди не боятся дать номер карты для перевода денег.

Так вот, я стала обзванивать этих сборщиков и спрашивать: «Слушайте: скажите честно, куда вы деньги тратите?» Одни у меня спросили: «Гузель, а ты проезжала мимо нашего дома?» Я говорю: «Да». – «А ты ничего не заметила?». – «Нет, я же за рулем». – «Мы весной заказали в кредит пластиковые окна. Сезон прошел, и мы отдали весь этот кредит: практически не заплатили процентов, и у нас новые пластиковые окна в доме».

Кто-то сделал себе теплый туалет. А это в деревне – ох, какое достижение. Когда мы построили свой цех, первое, что сказали все бабушкины подружки: «Боже мой, у вас теплый туалет» (Туалет в помещении, по данным Росстата, есть только в 64% частных домов в России. – Прим. ред.).

Еще одна женщина сказала: «Гузель, знаешь, мои дети никогда не видели море: мы в этом году едем на море».

И вот эти три истории мне врезались в память. Я понимаю: люди уже не мыслят категориями «закрываем базовые потребности»; они мыслят категориями «мы умеем планировать потенциальный доход». И это здорово. Здорово, что тогда повезло с сезоном: в последние года три на Урале стоит довольно жаркая, сухая погода; мало дождей; и урожай ягод снижается. В 2023 году, например, неделю стояла жара в 41 градус. Это была погодная аномалия: впервые за всю историю метеонаблюдений.

— Потому что спекулянты — это зло. Есть такой стереотип: если ты продаешь продукт, то он сделан плохо. Я помню, как классная руководительница говорила мне в детстве: «Твой папа — спекулянт». Это был 2000-й год. Я подумала: «Ну, дочь спекулянта, и ладно».

Мне кажется, этот стереотип — «вы нас обманете» — это исторически обусловленная штука. Люди были относительную уверены в завтрашнем дне, когда был Советский Союз. Потом наступили 90-ые годы. Сейчас много обсуждают сериал «Слово пацана» — он настолько популярен, потому что в небольших городах люди до сих пор это проживают. Затем — череда «черных лебедей»: все резко меняется, но людям никто не объясняет, что происходит, и почему.

Со стереотипом «вы нас обманете» работают все предприниматели в регионах, которых я встречаю. Чтобы эта ситуация изменилась, ты должен прожить с людьми какое-то время плечом к плечу. Показать, что ты никуда не денешься.

— У нас крайне сложно купить дом. Скорее, невозможно. Есть заброшенные дома, которые, как правило, проданы за материнский капитал: на них лежит обременение — числятся несовершеннолетние детей. На доме моей бабушки тоже есть такое же обременение. Мы хотели бы его выкупить, но, скорее всего, еще лет 10−15 никто не объявится, чтобы его продать, и это очень грустно.

В соседней деревне, наверное, за 400 тысяч рублей можно купить деревянный дом и от 15 до 30 соток земли.

— Очень сложно сказать: для сравнения в Малом Турыше живет 50 человек; в Большом Турыше — 600 человек; в Русском Турыше — около 140 человек.

Мы маленькие: нас не хватает на всех людей на этой территории. Чтобы территория менялась, таких производств, как наше, должно быть десять, двадцать, тридцать. Но мы единственные. Мы по факту создаем прецедент и говорим всем нашим соседям: «Вы тоже можете: идите, пожалуйста, предпринимайте. Вот поля, вот растут ягоды, придумайте что-нибудь. Мы всегда рады посотрудничать».

— Мой любимый пример — из Большого Турыша, где есть ребята, у которых клубничная ферма. Это Расул и Лена, и ферма называется «Агротурыш». Когда-то они вернулись в свою деревню, чтобы что-то начать; в этом году они будут четвертый сезон выращивать клубнику. Они наши поставщики: мы закупаем у них ягоду в том числе для варенья. Кроме того, водим к ним туристов на вечерний коктейль из просекко со свежей клубникой (в Малом Турыше работает глэмпинг: рядом с производством можно арендовать шатровой домик — Прим. ред.)

Таких ребят должно быть кратно больше. Если все мы научимся сотрудничать друг с другом, а не конкурировать, то и территория будет развиваться быстрее.

— Расскажу об очень простой штуке, которую мы делали с деревенскими детьми прошлым летом.

Мы привезли в Малый Турыш биолога и учителя искусства. Вместе с биологом дети ходили по лесам, по полям. Для нас было открытием, что некоторые дети в лесу не были: родителям некогда их туда сводить, а одним нельзя, потому что звери — всякое может быть.

Ребята насобирали растений и изготовили гипсовые барельефы. Учитель искусства показал, как сделать красивый рисунок — и мы продали барельефы в краудфандинге. Когда я смотрела на эти работы, я думала: «Боже мой, сколько же красоты в каком-то колоске или цветке, для которого правильно подобрали форму и залили гипсом». Если поработать над упаковкой и качеством продукта, такие вещи можно продавать в город.

Вторая штука — история про производство: у нас оно нехитрое. Да, это требует вложений, но больше всего требует труда: производить и найти, куда продавать.

Другой вопрос: нужен ли продукт людям в городе? И это проблема для людей в деревне: чтобы продавать в город, надо знать, кто в городе живет; знать, чем они дышат; какие у них нужды; и какую потребность ты можешь закрыть своим продуктом.

— Абсолютно. Вопрос: как ты, сидя в деревне, расскажешь свою историю людям в городе, чтобы они захотели купить продукт. Я всегда на этот вопрос отвечаю, что лучший способ — это краудфандинг. У тебя есть возможность и историю рассказать, и продукт «предпродать».

— Не всегда. Как-то с одной семейной парой — нашими бывшими сотрудниками — мы сели и посчитали: во сколько обходится содержание коровы. Ребята продавали молоко. Увидев цифры, они поняли, что корова — это убыток, и коровы, к сожалению, не стало. Пара начала покупать молоко у соседей, которые не работают и могут себе позволить тратить время на содержание скотины.

С одной стороны, это не самая хорошая тенденция, но, с другой, содержать скот имеет смысл, когда его много. С продажей молока и мяса могут быть сложности, поскольку история очень зарегулирована и сертифицирована. Чтобы это окупало себя и приносило доход, должен быть серьезный излишек продукта.

— Очень разных. Когда ты рассказываешь свою историю в краудфандинге, то можешь только предполагать, кто тебя поддержит. Но предположение не всегда совпадает с реальностью: и эту разницу неплохо было бы видеть. Поэтому, когда у меня есть возможность встречаться с нашими подписчиками, поклонниками или клиентами, я ей пользуюсь.

Хорошо помню, как я приехала в район рядом с метро Крылатское, на Осенний бульвар. Там есть 16-этажные панельные дома: я позвонила в квартиру; мне открыла дверь прекрасная женщина. Рядом ее муж. Увидели меня и говорят: «Гузель, мы пожарили котлеты. Пока вы котлетку не съедите, мы вас отсюда не выпустим». Я действительно ела котлетку, и мы с ними болтали о том, почему мне захотелось заниматься Малым Турышом.

Пара была старше меня, наверное, лет на пятнадцать. То есть мне тогда было 26-27, а им – 40 с чем-то. Это меня удивило, поскольку в соцсетях я читала комментарии вроде: «Почему эта банка меда столько стоит? Наверное, ее могут себе позволить какие-то московские богачи».

Как сейчас помню, в нашем первом крауде было 396 спонсоров из 40 или 50 городов со всей России. Понятное дело, что большая часть спонсоров из Москвы. И каково было мое удивление, что в этой квартире на Осеннем бульваре, очень аккуратной – очень любимой, как видно – нет никакого богатства. Есть обычная жизнь, где все спланировано с умом, но нет никаких излишеств.

Другая история – про женщину, которая каждый год оставляла предзаказ на варенье. Раз в год в мае мы открываем предзаказ: варенье можно купить по прошлогодней цене и получить его, например, в июле. Те, кто с нами давно, знают, что земляники много может и не быть. Лучше заказать варенье весной: тогда ты стопроцентно его получишь. Останется ли что-то к осени, не всегда понятно. И вот я повезла 12 банок земляничного варенья на Волгоградский проспект, тоже в панельный дом, только пятиэтажный. Поднимаюсь с этой коробкой, стою у двери – она полудеревянная: такие ставили, когда строили. Мне открывает дверь женщина, и говорит: «Боже, Гузель, спасибо! Каждый год заказываю ваше варенье: я коплю на него; для меня это дорого; но я принципиально делаю заказ именно у вас. Варенье настолько вкусное, как в детстве у бабушки в деревне».

Я вглядываюсь в нее: вижу, что это многодетная мама; ей уже далеко за 40; дети выглядывают – их минимум четверо; все суперскромно. Но женщина по какой-то причине копит на наше варенье.

Мне, с одной стороны, стыдно было деньги брать, а с другой стороны, я не могла не брать. Во-первых, копить – это ее принципиальная позиция, а моя позиция ровно настолько же принципиальная – сделать так, чтобы у людей была работа.

Конечно, я приезжала и в дома площадью примерно 1,5 тыс. кв. м. Понятно, что это про очень большие деньги, которые из деревни сложно как-то осмыслить.

— Возможно, возраст. Наша аудитория сейчас чуть старше 30 лет. Но самые первые крауд-кампании поддержали те, кому было 40 и больше.

Еще я думаю, что всех объединяют воспоминания. Мы возвращаем людей к воспоминаниям из детства: вкус варенья пробуждает ассоциации с чем-то своим. Все-таки очень многие люди в Москве так или иначе связаны с деревней: у кого-то там жили бабушки; у кого-то до сих пор живут родители. И эта история про деревню очень сильно людей трогает.

Я бы сказала, что люди выбирают наше варенье не потому, что оно вкусное — это само собой — но, в первую очередь, потому, что им от него тепло. Тепло, потому что кто-то делает что-то в месте, у которого, как кажется большинству, будущего нет. Это неправда. Но люди на этот счет грустят: у них огромная тоска, даже боль.

— Я меньше участвую в операционном управлении. Есть команда на производстве, есть команда в Москве, и в целом я могу себе позволить, так скажем, «витать в облаках»: создавать новые продукты и думать, как в будущем они свяжутся в одну картину.

Сегодня моя основная роль — объединять таких же предпринимателей, как я. Поэтому я много выступаю в регионах — хочется, чтобы люди, которые делают бизнес в небольших населенных пунктах, во-первых, поверили в себя, а, во-вторых, сделали лучше, чем мы.

Части ошибок на старте можно легко избежать, если кто-то скажет: «У меня было так, а вы делайте выводы сами». Сегодня на то, что происходит в Малом Турыше смотрят многие другие предприниматели: я очень четко это осознаю.

— Я всегда впитываю все советы, даже если на какие-то из них мне хочется ответить: «Привет, капитан очевидность!» Но думаю, самым главным был не предпринимательский совет. Моя бабушка мне всегда говорила «да». Родители не всегда говорили «да» — в силу разных причин. А бабушка — всегда. — «Едем покупать петарды?» — «Да». — «Неприличное слово на заборе написано?» — «Да, я сейчас объясню тебе, что это». Больше всего предпринимателю нужно, чтобы ему говорили «да», даже если его идея кажется абсолютно странной.

— Мне бы очень хотелось завершить строительство общественного центра. Кстати, обогреватели для него тоже сгорели на нашем пожарище. Общественный центр — фактически венец развития всей инфраструктуры, которую я создаю в Малом Турыше. В частности, в нем будет 10 гостиничных номеров и образовательное пространство.

Мне хотелось бы видеть две образовательные программы: одну — для детей-подростков, которым надо пальчиком показать, где могут быть деньги, и как их можно достать. Детский лагерь, который мы делаем каждый год — это ее прототип. Мы его крутим-крутим, и в какой-то момент докрутим. Нельзя взять и запустить классную программу с нуля, нужно сначала ее прочувствовать, «прожить» внутри территории, с детьми, которые растут бесконечно быстро.

Вторая образовательная программа — для взрослых — у нас уже существует: к нам ездят предприниматели из регионов. Например, центр «Мой бизнес» привозит людей учиться в Малый Турыш.

— Около сорока.

Центр должен стать хабом для предпринимателей района: в этом направлении я тоже работаю. У нас есть сообщество предпринимателей, с которыми мы вместе катаемся на сапах. Когда они приходят, то говорят: «Спасибо, Гузель, у нас появился повод выйти и пообщаться с такими же, как мы. А то, что делает „Фонд поддержки чего-то там“ — это неинтересно: они для галочки делают — и мы туда не ходим».

— Осенью я стала партнером кофейни «Самое время». В общественном центре мне явно придется работать с питанием, и будет множество вопросов: как приготовить классный кофе? как сделать так, чтобы было ноль товарных остатков? какие договора заключать? Лучшее место, где этому можно поучиться, — у такого же предпринимателя, как ты. Я долгое время наблюдала за кофейней «Самое время», поняла, что хочу этим заниматься, и сказала: «Давайте открывать вторую кофейню: я готова быть партнером, участвовать в операционном управлении; смотреть, как это работает, и учиться».

В кофейне есть стенд, где продается наше варенье: это же варенье подается к сырникам. Есть чай — две позиции из Малого Турыша — ты можешь и выпить чай в кафе, и купить пакетик с собой.

Кроме того, мне захотелось узнать: «А каково это, когда у тебя есть в Москве собственное пространство, куда ты можешь позвать людей пить кофе». Я делаю так раз в месяц-полтора: собираю в кофейне на чашку кофе 15−20 предпринимателей, часто мне незнакомых, и всегда получается интересная беседа.

— Желательно, за счет туристов, а, может быть, будет эндаумент или НКО. Так проект будет существовать вне зависимости от того, в строю я или нет.